Вступление

Любовь, низведенная до уровня секса, перестает быть любовью.
Иоанн Мейендорф

Инстинкты – это изобретение беспомощности перед смыслом действительности.
Фробениус

1

Мир катится в пропасть. Я один не могу его остановить. Культура отравлена развратом. Разврат подорвал институт брака и рождаемость, разбудил СПИД, но всё это ещё не так страшно, – разврат рассеял наше счастье, наши семьи, стёр любовь. Мы на грани безумия, потому что в мире нет любви. Наше счастье растоптано. Разврат убивает любовь, этот иммунитет от эгоизма, т.е. зла. Разврат – корень зла, здесь я солидарен с сектой мунитов. Разврат – это цветы зла, с одной стороны самое, казалось бы, безобидное зло, а с другой, разврат – причина любого зла. Разврат умело подделывается под безобидное. Даже ложь не является источником зла в такой мере. Разврат – реальная причина зла, которая прячется. В наше время стыдно быть девственником, а похоть и сексуальная афёра – якобы это подвиг. Сам стыд, истинный стыд, стыд перед совестью духа уже никто не испытывает. Испарилась неловкость. Мир катится в пропасть.
[Мир не завтра разрушится, нет, я не фанатик эсхатологии. Но демографический кризис в России начала 21-го века удручает моё настроение: продолжиться ли мой род, не вымрет ли он? Не вымрет ли сама Россия, в которой плохая рождаемость из-за кризиса семьи и любви, высокая смертность от отсутствия счастья без этой любви, без святыни и культуры].
Нам стыдно нападать на разврат, но нам не стыдно в него впадать. Мы лишаемся девственности при странных обстоятельствах и даже не жалеем об этом, наоборот: гордимся, видим в этом развитие. Но такое развитие есть развитие греха, есть мерзость и гниль, есть путь в вечное одиночество, в порабощение игом материи. Контрацепция заняла своё место на прилавках аптек и магазинов экономического класса, а церковь скоро не будет даже заикаться об этом безобразии. Мы убиваем своих детей в состоянии зиготы. Жизнь возникает в момент оплодотворения, и в этот момент она погибает. [Контрацепция – это бегство от деторождения, сам смысл родового акта потерян. Контрацепция – это высшая степень похабного. Контрацепция – это безответственность, жалкое явление. Не вся контрацепция убивает в зачатке. Но презервативы – это ложный символ любви. Половой акт с презервативом – это не соитие с человеком, а соитие через презерватив – это соитие скорее с самим презервативом, т.е. некоторая форма онанизма. Презерватив – эстетически и эротически ничтожно. Великие любовники не пользуются контрацепцией, для них это не главное, как и сам «секс»]. Гей-парады шествуют по Европе (и только попробуй им помешать! Свобода слова нарушается тем, что нельзя ничего ни о ком говорить плохо, кроме всеобщего мальчика для битья – Гитлера), порнография расцвела и приносит плоды, а проституция стала «законной профессией», за которую начисляют стаж. Ядро сопротивления всему этому – исламский фундаментализм и секта Муна – две никем не понятые силы, которые так легко завяли бы, не будь разврата, т.е. их главного врага. Только радикальные голоса слышны, но мы и к ним глухи. Мир катится в пропасть.
Разврат – это половая распущенность (чаще всего) в условиях падения нравов (гибель культуры в целом). [Я говорил о нашей ситуации. В условиях возрождения нравов разврат как нечто динамическое исчезает: высокие нравы изгоняют его, потому что распущенность – это низкий нрав]. Разврат – это половой акт без любви, и это узкое понимание разврата – основной вид разврата в широком понимании. Русское слово «разврат» уникально. Так и должно переводиться на другие языки: RAZVRAT. «Секс» – это запутанный и противоречивый термин европейского сознания. Секса нет. Секс – это иллюзия любви. [Под «сексом» я понимаю что-то несерьезное, безответственное, а именно половой акт без предиката любви, без намерения развивать отношения, делать их лучше, быть к человеку ближе и без готовности отвечать за человека, брать ответственность за него и себя. Половой акт по любви, нежный и ласковый, акт в браке – брачный акт, – всё это, взятое вместе, здесь не имеется ввиду.] . Оргазм делает нас наполненными мнения, что мы любимы. Но это не так. Вы просто «трахнулись». Любви нет. Мир катится в пропасть.
Если сделать обзор мнения нидерландского историка Йохана Хейзинга по этому поводу, то мы можем обвинить три социальные структуры, выпустившие джин разврата. Это философский имморализм, научная аморальность (например, фрейдизм и психоанализ), вольная литература Нового времени и искусство эпохи в целом. И действительно, философы придали морали и половой морали в частности относительный характер, сам Фрейд и все его уродливые последователи ещё раз расшатали нравственное сознание, мышление как таковое (+нанесли сокрушительный удар по христианству, и мне смешны любые попытки примирения со стороны религиозных мыслителей, которые видят во Фрейде и его школах хоть какое-то научное или философское – интеллектуальное – значение, отсутствующее там напрочь, даже в базовой сфере психиатрии: Фрейд не умел лечить душевнобольных, что подтверждается фактически). Искусство Нового времени оправдало соблазненную женщину, восхвалило её соблазнителя. А это для меня и есть основной принцип порнографии. В настоящей эротике разврат и распутство осуждаются, в порнографии – проповедуются. В «чистой» русской литературе ХХ века выдающимся порнографом был Бунин (которому нравственно противостоял более гениальный Набоков), среди западных авторов ХХ века особенно отличился проходимец Д.Г. Лоуренс, автор беллетристики под названием «Любовник леди Чатерли». Современное киноискусство, которому вручают почётнейшие награды, стало наиболее порнографическим и не очень отличается от порнографии Интернета. Скажу больше, кинонаграды и Нобелевские премии по литературе теперь и дают лишь за утверждение принципа порнографии, это считается основной заслугой. Наука, философия и искусство, заряженные принципом порнографии, разложили половую этику, и в мире теперь меньше любят, меньше общаются, но больше «хотят» и больше «трахаются». Тот же Хейзинга писал: «Если каждый человек в отдельности не признает как истину, что ему нужно противостоять радикальному пороку, именуемому распутством, общество будет безнадёжно обречено на половое вырождение с неизбежным самоистреблением в конце». [«В тени завтрашнего дня».]. Особенно хочется подчеркнуть, что первым виновником всех этих демографических и эпидемиологических проблем, вызванных развратом, был венский шарлатан Фрейд. И никакой современный психоаналитик вроде Жижека не в состоянии защитить своего кумира от моего обвинения в силу скудоумия, которое несёт в себе фрейдистский образ мысли.

2

Тема тонкая, сложная, но важная. Я иду дальше официальной этики. Мои мысли более точны, чем написано в учебниках по этике, но я не профессиональный этик, я не отравлен кризисом этики.
Для меня вообще безнравственно стремиться к удовольствию, чтобы только было хорошо. Стремиться к добру – вот, к чему надо. Удовлетворение любых потребностей для меня безнравственно. Требуя, потребляя свои удовольствия, происходит забвение духа, мысли, сердца. Есть одна базовая потребность, которую я признаю законной, – это пищевая потребность. Но и здесь нельзя наедаться как свинья, чревоугодничать. Никакой половой потребности, никакого полового инстинкта не существует. Естественно, что эгоизм, т.е. собственное удовольствие на беде другого, – ещё более безнравственное явление. Но эгоизм может быть вдвоём. Поцелуи в метро, вызывающие зависть окружающих, эти показные поцелуи – пример эгоизма вдвоём. Публичной любви не бывает. Любовь всегда скромна и интимна. Лишать себя удовольствия во имя чего-то – подвиг. Аскеза всегда подвиг. Лишать других без того, чтобы они сами пошли на это, по своей воле, – это уже нарушение их нравственного выбора, нарушается свобода, а не нравственность. Это два разных принципа: свобода и нравственность. Но свобода всегда нравственна, как не бывает свободы от нравственности. И я различаю две вещи: мораль и нравственность. Мораль – это относительные социальные и культурные нормы. Нравственность – это вечный, единый, глубокий, внутренний закон. Сам дух человека подсказывает ему (ей) нравственные нормы. Мы знаем практически всегда, что хорошо, а что плохо. А вот общество своей релятивной моралью порою делает нас безнравственными. Именно общество развращает человека. Сам человек внутри себя, он нравственен, если только в нем проснулся разум и сердце. Только подвиг, только нравственный труд, вот что приносит радость. Удовольствие и радость – разные вещи. Радость достигается либо от совместного подвига с другим «я», либо от индивидуального подвига в духе и без порока. Удовольствие – это всего лишь довольство, когда мы довольны. Радость же это полёт над обыденностью, некое воспарение, глубокая увлечённость. Удовольствие – это пассивное принятие исполнения дурного желания. Радость – это исполнения высокого и чистого – чужого или своего – «желания» (не в животном, а в смысле «заветное желание») собственными силами или силами друга.
[Гедонизм безнравственен. Всё отдать за удовольствие – это ничтожная жизнь, жизнь кутилы, мота. Тем более безнравственен гедонизм за чужой счёт. Гедонизм и эмотивизм (как и весь позитивизм со своей извращённой логикой) – мои злейшие враги].
Разврат – это истинная противоположность любви. Разврат – главный враг любви и антипод любви. Любовь легко побеждает ненависть и свободный от разврата эгоизм. Любовь – это противоядие против ненависти и злобы, против эгоизма и чрезмерного себялюбия. Но единственное заклинание, разрушающее этот иммунитет любви, яд самой любви – это разврат. Под любовью я понимаю две вещи: 1) внутреннее, духовное, глубокое чувство восторга другим и 2) социальное проявление этой внутренней любви, внешнее проявление в заботе, ласке, уважении, знании, помощи, такте. При этом любовью я называю синтез межполового аспекта любви и христианского (заветного) характера её оттенка. Разврат в двух своих значениях противостоит любви на двух вышеуказанных уровнях: 1) половая распущенность, расхлябанность, непостоянство, поверхностность, требование удовольствия вместо стремления к радости, желание удовлетворить похоть вместо стремления слиться прежде всего с чужой душой; 2) разврат как падение нравов, когда общественная мораль искажается тем, что отходит от внутреннего нравственного закона, когда общество развращает (не спешите искать круг в определении) своих членов, т.е. делает их нравственно хуже, чем они есть, проповедует относительность и необязательность норм морали и законов нравственности, причём всё это происходит на фоне общего культурного кризиса во всех сферах, кризиса мысли, эстетики, дела, справедливости; общественный разврат – это бездушие и бездумье масс. Таким образом, индивидуальный разврат-похоть убивает внутреннюю любовь, подменяет восторг эгоистическим желанием, а разврат общества уничтожает любовь как социальное явление. Мы живём в эпоху кризиса любви и торжества разврата, когда забвение первой происходит на субъективном и объективном уровнях, когда любви становится меньше, когда любовь вымирает, а тысячи несчастных мечтают о том, чего уже нет, что уже невозможно.
Разврат всегда причиняет (вызывает) душевную боль. Боль зависти, боль обмана, боль подлости, боль неправды. Ярче всего разврат выражается в половом акте, лишенном ласки, любви, уважения к окружающему обществу. Если это половой акт у всех на виду, то он вызывает зависть и гнев, т.к. нарушается принцип интимности, «любви для двоих». Если это измена мужу, сожителю, «своему парню» (+ все аналоги, если смотреть с женской стороны), когда человека использовали в половом акте и бросили (сюда же и проституция: виновен и «клиент», и проституирующий субъект), то это боль обмана. Когда, например, муж (например, Ваш отец) изменяет жене (Ваша мать), когда Ваш брат занимается сексом со своей подругой у Вас на глазах, то это боль подлости. Когда, например, соблазнённая женщина и её соблазнитель оправданы, когда похоть попрала духовную любовь, когда Вы впервые любили девочку, а она лишилась девственности с каким-то подонком, то это боль неправды. А выход здесь в семье, браке.
Чужой брак, семья – не вызывает ни чёрной зависти, ни чувства обманутости (если это посторонние люди; другой пример разберём как-нибудь в другой раз), ни чувства совершающейся подлости, ни чувства неправды. Брак – это законное для всех культур, времён и народов событие. Брак – это нравственное решение противоречия духа и тела в радости совместной жизни и бытия. Брак – это клятва в верности, основном принципе и внутренней и социальной любви (половой акт «на стороне» – это вопреки всем ошибочным мнениям измена). Половой акт вне брака (до брака) – это прелюбодеяние, т.е. отсутствие принципа вечности любви, отсутствие клятвы верности и гарантии вечного единства мужчины и женщины. Одно прелюбодеяние, одна измена – и брак разрушен. Половой акт может совершаться только с тем, кому доверяешь, кого любишь, кто тебя не бросит, не уйдёт от тебя. Иначе – смерть.
Тезис о том, что внутри семьи может быть разврат, оправдан. Половая распущенность может быть и в браке, когда, например, брачный акт совершается на глазах детей или других посторонних лиц. Принцип интимности нарушать нельзя. Если нет доверия, а половой акт супругов уже стал «обязанностью», т.е. принуждением, то это тоже разврат, т.к. нарушение принципа доверия и принципа свободы и уважения. Если же брачный акт не приносит супругам удовольствия, то это вопрос техники. Тут совет один: читайте «Камасутру». Мне этот случай малоинтересен (как и любой технический вопрос). Если брачный акт не приносит радости, то дело, наверное, в эгоизме одной стороны или эгоизме вдвоём, когда, например, половой акт лишён своего смысла – деторождения, когда супруги избегают детей, страшатся ответственности и радости иметь детей. Супруги должны вести себя как давшие клятву на алтаре, взявшие исполнить завет любви, ответственные перед чем-то высшим их самих: государством, обществом, Богом.
До создания семьи требуется целомудрие. Девствуют всегда ради будущего жениха или невесты, а не ради простого бегства от пола. Целомудрие – это залог того, что ты не нарушил клятву брака до её оглашения. Целомудрие – это верность любимому существу до того, как ты его встретил, начал ему доверять и поклялся перед ним на алтаре. Целомудрие – это гарантия верности, чистоты, правды и добродетели. Совершенной молодёжи навязано какое-то абсурдное мнение, что девственность – это стыдно. Но на самом деле стыд – это признание своей похоти, сожаление об этом пороке. А девственность – не порок, а «краткое название всех добродетелей». С.Л. Франк писал так: «Девственность есть совершенное состояние человека, подлинно и кротчайшим путём ведущее его к Богу». Есть мнение, что в браке, освященном через божественное право, целомудрие не исчезает даже в брачном акте. Исчезает биологическая (формальная) девственность, но духовный смысл её остаётся. Нецеломудрие - синоним разврата.
Любой разврат должен быть осуждён, а после раскаянья и обещания отринуть его и действительный отказ от разврата – прощают его.
Пол – орудие силы жизни. Но силы жизни нет в неправде, в разврате. Разврат – это оружие смерти. Разврат – залог распространения вируса СПИДа, половая распущенность гробит семью и создаёт проблемы с рождаемостью, отсутствие любви, задавленной развратом, – толкает человека на суицид, к наркотикам, к курению, к алкоголю, к терроризму. Разврат – это ангел зла и вестник смерти. Развращенное общество не воспроизводит себя и гибнет от других причин, связанных с развратом. Разврат закономерно вызывает гнев, гнев – насилие, насилие и ненависть – убийство. Сила жизни – жить в качестве того, кем ты являешься, жить по-человечески. Скотская жизнь – смерить человека. Биологический смысл жизни – пуст. Биология не знает, что есть жизнь. «Способ существования белковых тел» – слишком узкое определение для жизни (и тут даже не нужны примеры). Жизнь – в её полноте, т.е. и в духе тоже. Материалист не способен понять, что такое жизнь, ибо оперирует мёртвым понятием материи и всё сводит к нему. Жизнь не свойство и не качество. Жизнь – это субстанция, жизнь – это наша полнота, жизнь – это мы, «я», «ты». Не наше свойство, что мы живы, а это их недостаток, что они мертвы (и не разумны, – всё аналогично можно сказать про разум). Нравственный пол, нравственная любовь – рождает и созидает (детей, творческий труд, подвиги). Разврат – убивает, заставляет гнить, гибнуть. Разврат – это отсутствие творчества, силы духа и добра, скудоумие и отсутствие нежности и эстетики.
[Разврат – спутник безумия, глупости и скудоумия, что не одно и то же. Жизнь человека – это жизнь думающая, жизнь через страсть мысли, где мысль украшает бытие, наполняет бытие не только смыслом, но и силой, восторгом, азартом, творческая мысль спасает].

3

Порнография имеет два признака, когда даже одного из них достаточно, чтобы считать произведение порнографией. 1) Порнография – это проповедь, пропаганда разврата, 2) порнография – это пошлость и стилистическое неумение говорить о поле в художественном творчестве (сформулировал В.В. Набоков). По второму пункту Шолохов и Бунин не порнографы, они порнографы – по первому признаку. Когда главный герой «Поднятой целины» говорит: «Что я монах, что ли?» – а после этого соблазняет деревенскую бестию Лушку, то это проповедь разврата и откровенное богохульство. Лушка – это типичная шлюшка. У Бунина, сама жизнь которого была развратом, порнография сплошь и рядом. Это и «шалаш» в «Митиной любви», это и «Лёгкое дыхание», рассказ о шлюхе, которую вполне справедливо пристрелили (лёгкое дыхание как синоним лёгкого поведения), «Натали», где герой разврат предпочитает любви, хотя и раскаивается потом, это «Руся» и «Таня», где полно грязных намёков и просто порнографических сцен и словосочетаний, это «Частый понедельник», который суть грязный понедельник, когда будущая монашка отдаётся какому-то буржуа. А чего стоят эти красноречивые фразы, состоящие из множества точек, которые даже хуже самих описаний? Собственно им Нобелевские премии только за порнографию и дали, за это их и дают сейчас. Они оправдали порок, сказали, что быть соблазненной или соблазнять – это хорошо, их героиня – проститутка, их герой – бабник или похабник, и этот образ жизни и мысли Бунин и Шолохов защищают, они пропагандируют таким образом разврат, и тем страшнее их писательское мастерство – грозное оружие в руках подлецов.
Гении Набокова и Кубрика с порнографией и развратом боролись. Набоков наиболее ярко сделал это в «Лолите», Кубрик – в «С широко закрытыми глазами».
Набокова нельзя путать с Гумбертом. «Лолита» не имеет никаких автобиографических атавизмов. Тема детской любви там заложена остро, но Набоков это и не осуждает, просто говорит, что первая любовь – всегда красива. Чрезмерное сексуальное влечение для Набокова вообще не существовало (ни в жизни, ни в творчестве). Для него существовали низкие страсти и пороки, которые он бичевал в своём искусстве. Ни обман, ни законы общества Набокову не интересны. Набокова пугает преступление совершившееся над ребёнком, его пугает, что в ХХ веке даже детей во многом благодаря фрейдизму и психоанализу вовлекли в разврат. Фрейд развратил эту планету, а Набоков всю жизнь героически боролся в «венским шарлатаном» и его порнографией, его лженаукой и философском скудоумием. Чистота вообще и нравственная чистота детей в частности начала исчезать. Набоков это осуждает. Гумберт для него - урод и чудовище, которое только в конце жизни, после всех своих преступлений понимает, что есть любовь, приходит к любви. «”Лолита” должна бы заставить нас всех – родителей, социальных работников, педагогов – с вящей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надежном мире». Набоков отрекся от разврата и стал проповедовать любовь. Его роман – антипорнография, контрпорнография, наносящая упреждающий удар.
«С широко закрытыми глазами» – это антиутопия. Кубрик показывает нам мире восторжествовавшего порока и разврата, бал сатаны (красный балахон, золотая маска), где творятся оргии, а любое противостояние, любое несогласие с правилами порока – карается. Как и в «Лолите» здесь нет положительных персонажей: развращены все, более того, никто даже не приходит к любви. Герои Кидман и Круза прячутся за семейным уютом, но их ничего не объединяет кроме глагола fuck, действия, к которому призывает героиня в конце, в итоге истории: вот он, порочный круг. В мире этого фильма разврат победил, и мы видим весь ужас этого круга (за счёт чего вызывается катарсис). «Так жить нельзя», – говорим мы себе. Нельзя позволить тоталитаризм похоти и диктатуру секса.
Набоков и Кубрик показывают нам разврат во всех красках, чтобы мы научились самостоятельно его видеть, отличать, сторониться. «Разврат силён, – говорят они, – он эстетически нас привлекает, но с ним можно и нужно бороться».
Другой метод борьбы с развратом в искусстве дают фильмы Эдриана Лейна (который, как и Кубрик, экранизировал «Лолиту»), того Лейна, который снял «Дикую орхидею» (этот фильм я на данный момент не видел, о чём жалею). Фильм Лейна «Неверная» эстетически очень хорошо показывает измену, что измена мужу кажется «радостью» секса, радостью и полнотой общения, но этически мы понимаем и сам Лейн приходит к этому, что измена – это боль. В том-то и ошибка Лейна, что он не умеет показывать боль. Краски «радости» порока более яркие, чем холод боли. Но сюжетно Лейн вышел из положения: убийство похабного и эгоистичного любовника оказывается безнаказанным: убить такую мразь не грех. Семья в этом фильме Лейна прошла через испытание и обрела новое счастье, наша прощение: убийца-муж и блудница-жена прощены, потому что они могут любить, продолжают любить. Социальная любовь и любовь духовная побеждают всё, любую невзгоду, любое отклонение. Любовь для Лейна сильнее разврата. Amor vincit omnia – его девиз.

4

Но разврат не дремлет. Победить его можно, и так сложно это сделать.
Коротко, разврат – это редукция любви к сексу (этому противоречивому понятию англосаксонского сознания). «Любовь, низведенная до уровня секса, перестает быть любовью». И это разврат насквозь, до самых костей пропитал западное и современное российское общество.
Конечно, скажут, что он импотент, выдумают специально для меня некую «моральную импотенцию», но всё это так подло и ничтожно, что даже не хочется спорить. Собственно, что они понимают под моральной импотенцией, я – не понимаю. Это способность предложить своему возлюбленному интимные отношения? Но ведь тут всё очень тонко: нельзя допускать разврат, как нельзя хамски и без доверия предлагать столь нравственно острое мероприятие. Только супруг может такое предлагать. А вот святые – нравственно совершенные люди – порою сами оскопляли себя. И это их дело, их подвиг. Я не призываю к подобным действиям, хоть они и героичные (как и глубинный смысл обряда обрезания), но просто импотенция как неспособность зачать – это самый простой и безболезненный вид импотенции. Импотенты тоже достойны женской любви и счастья, и мне не понятен весь тот груз ненависти и неприятия к ним. Тем более я это говорю, что сам ни «моральным» (что бы это ни значило), ни физическим импотентом не являюсь. Более страшны такие виды импотенции, которые близки понятию разврата: вторая стадия – это нежелание родить, третья стадия – неспособность воспитать ребёнка. Как видите, зачать гораздо проще, а вот брать ответственность за жизнь другого… – для этого нужно нечто большее. И ещё свобода и право зачать порою так сильно противоречит ответственности и гуманизму. Люди боятся ответственности, потому что они не свободны от разврата (ради любви).
Даже мой робкий голос пытаются заглушить. Но тем мне очевиднее, как глубоко укоренился разврат.
Мир тонет в разврате. Мир задыхается от разврата…
Целые науки стали проститутками – потворщицами разврата: урология, сексология, психология, социология. Мне глубоко плевать на общую научную картину мира, на биологию и физиологию, если там укоренён разврат. Блудные науки, я бы так их назвал. [Нет, вру, не науки, а их носители. Науки просто пытались быть этически нейтральными, но их втянули в эту войну. Люди, учёные умы, часто не понимая, что их научная дисциплина имеет не абсолютные, а вполне спорные основания, пытаются развращать людей, ссылаясь на якобы научные данные, полученные в условиях, отличных от динамической реальности. Вопрос о любви, о жизни – философский, подвижный, творческий. Наука и техника тут не причём. Наука не имеет права совать свой нос в дела любви. Она даёт данные, мы ими критически пользуемся или отвергаем за ненадобностью. Я не игнорирую данные науки, я просто говорю ей «нет», когда не могу проверить, ведь если я сам не могу проверить, значит, доказательство для меня не существует. Ваши научные парадигмы могут ошибаться. Ваши советы хороши для одного моего атрибута и плохи для другого. И потом, так ли они хороши, на самом ли деле, в моём конкретном случае? Научность перестала быть для меня синонимом истины и гносеологической непогрешимости ещё в школе. Я верил в закон науки только тогда, когда дошёл до него самостоятельно. Но здесь важно другое: нельзя навязывать свои научные выкладки людям, далёким от дисциплины, навязывать спорные выводы, нельзя строить этику на науке, лишая таким образом свободы воли. Наука и её теория нужна для практического применения: спасти тело от разрушения, предотвратить конфликт, т.е. вполне конкретные задачи, постановкой которых наука не занимается, а занимается мировоззрение: философское ли, религиозное ли. Научная теория ценна лишь для практики и жизни общества. Ориентация мировоззрения, создание картины мира – удел лишь философии (религия здесь = готовая философия). Наука сама отделялась от философии, пусть теперь не хнычет и не заражает учёные и не совсем учёные умы своей шизофренией – псевдонаучными теориями на месте ответственного и самостоятельного, методологически самобытного, целостного мировоззрения, способного ориентировать в жизни. Для меня нет лжи везде там, где нет научности, т.е. отсутствие научности ещё ничего не говорит о лжи. Ложь – это синтез многих вещей: этики, гносеологии, религии, но научная ошибка – не ложь, ибо ложь – намеренна и сделана специально. Все подобное отношение к науке метко названо Набоковым «гносеологической гнусностью», и в этой моей гнусности я большой беды не вижу. Наука – это разновидность теологии, и чтобы быть атеистом науки, я не нуждаюсь в знании положений данной науки].
Мой уролог пытается меня развратить. Мой психологический журнал пытается меня развратить. Как-то насчитал семь использованных презервативов на лужайке около детского сада, что тоже меня развращает. Уже ломаешься, скоро-скоро и меня сломают, а тогда конец, крышка всем нам, тогда утопия разврата будет непобедима.
В метрополитене Москвы, в метро разврат. Еду я. Со мной рядом компания. Один парень вытащил пачку презервативов и хвастает, как его подруга краснела, как обнажила грудь, как они обманули какую-то бабушку. Мразь. Тут же и хотелось ему вдарить между ног больнее. Или сбросить на пути перед поездом. Какое-то малодушие, что я его тогда подобру отпустил. Только не думайте, что я маньяк или фанатик. Я никого ещё не убил. А вот порнографы уже придумали название моей концепции – «гендонизм». Что ж слава ещё никому не мешала. В другой раз еду в метро. Их трое: девушка и два парня. С одним она целуется в засос. И это в метро, на глазах у всех. Показная, лживая, дешёвая любовь. Любовь на публику. А тот, парень, что с ними, – кулаками их, своих друзей, кулаками. Вот, ведь молодец, наш человек. Насилие – это, конечно, плохо, но когда разврат не знает другой вменяемости, то оно в самый раз. Бьёт их, те огрызаются, особенно девушка. Вот ведь проститутка, публичная женщина. А зачем сами гнев и зависть вызываете? Почему любовь Ваша не интимна? Где Ваша честь и совесть, где ответственность, где сострадание к одиноким? Вот, и получайте. Опять был малодушен, руку тому парню, что их бил, я не пожал. А в этот день ещё сказали, что в Британии маньяк объявился, который только проституток и убивает. Я, конечно, профессией проституцию не считаю, но это уже перешло все границы. Разврат страшен, но через убийство развратников и развратителей ничего не решишь. Я против убийства. Это ещё большее зло, хоть и закономерная реакция на разврат, разврат всё равно в корне зла. Не была бы проституткой, осталась бы жива, но я никого не оправдываю. Маньяк – это уже слишком. Это не «гендонизм», я против этого. Не наши это методы.